Билет на выставку Ильи Ефимовича Репина я купила сильно заранее – ну мало ли, решит кто-нибудь из власть предержащих посетить ее, и потом не пробьешься. Даже занесла день в календарь, чтобы не забыть, а то обидно было бы. Дождалась назначенной даты и поехала в ЦДХ (не знаю я никакой Третьяковки на Крымском валу, для меня это всегда был и будет ЦДХ). Приехала впритык к открытию, встала в не очень длинную очередь, и через 10 минут уже входила в зал.
Я решила не начинать с первых картин, около которых уже толокся народ. Пошла сразу к “Запорожцам”. Я с детства люблю эту картину, эти буйство и удаль, эти разные лица – решительные и безудержно хохочущие, побитые жизнью и молодые, в немыслимых шапках и с забинтованными головами… Что у Репина лучшее – это лица безвестных людей.
Так, в этот раз я впервые заметила умирающего от хохота краснорожего казака рядом с писарем. Думаю, это уже концовка письма:
“Теперь кончаємо, бо числа не знаємо i календаря не маємо, мiсяць у небi, год у книзі, а день такий у нас, який i у вас, за це поцілуй в сраку нас!..
Пiдписали: Кошевой атаман Иван Сирко Зо всiм кошем Запорожськiм”
Дальше я бродила довольно бессистемно по залам, и побоку мне были все старания замечательных музейных работников, которые усердно располагали картины как-то по определенным датам и периодам. После запорожцев я набрела на “Стрекозу” – Верочку Репину, сидящую на плетне, задумчивую девочку со сползшими чулками.
Рядом ее младшая сестра Надя, полусонная, в розовых рюшах. Картина хранится в Саратовском музее.
За ними следом мне попался Модест Мусоргский – родня казакам, расхристанный, жутко больной, с лихим поворотом головы… Я несколько раз к нему возвращалась.
Прием волостных старшин императором – Александр похож на актера Юрия Богатырева. Ей-богу, он мог бы императора сыграть.
“Актриса П.А.Стрепетова” – в углу, но сразу бросается в глаза каким-то отчаянным выражением лица, волей-неволей подойдешь и застрянешь.
Портрет А.Н.Молас – с нотами, это неудивительно, певица, ученица Даргомыжского, немолодая, но живо-веселая, довольная жизнью, может быть, даже чересчур.
Пока я сидела на скамейке и отдыхала, смотрительница расшугала группку детей, уж не знаю, за незаконную экскурсию или просто за галдеж в зале. А я посидела, отдохнула… я никого не интересовала, так как была одна и незаконных экскурсий не проводила. Ну и пошла я себе дальше.
Портрет Т.А. Мамонтовой прелестный, сонный, настолько естественный, насколько это вообще возможно, когда речь идет о портрете.
Портрет Р.С. Левицкого – фотографа, в монохроме, наверное, нарочно.
Драгомирова в сирени – южнорусское или малороссийское чудо, сочное и яркое, хоть бери для иллюстраций Гоголя.
Суриков задорно-курносый…
Стасова – жена художника Стасова, строгая и замученная.
Рыжий А.Т.Савенков (картина из частного собрания)
Отдельный карман, в котором собраны крестные ходы – несколько картин на одну тему, но все такие разные. В этом зале зтюд горбуна самый впечатляющий, по-моему. Да и самого Репина именно горбун этот зацепил, несколько этюдов посвящены ему.
Этюды к “Заседанию…” – жуткий Победоносцев без глаз.
Смотрительница рассказывает другой: и все почему-то шарахаются от этого маленького портрета. Вот интересно, о чем она?! Уж не о нем ли?
Все эскизы к “Заседанию…” – из собрания ГРМ. Лица как бы слегка размытые, только Волконский выделяется.
Впрочем, на 1905 годе тоже лица размыты, виден только общий гул и крик…
Из большого зала с “Заседанием…” я ушла в извилистый зальчик с графикой. Я вообще люблю графику на таких выставках – она позволяет отдохнуть от чересчур величественных портреров знаменитостей. Вот потрясающие «Две обнявшиеся крестьянки».
И «Крестьянские дети» – бери и иллюстрируй Некрасова.
Чудесные казаки и фрагменты казачьих костюмов – их Репин выписывал для “Письма запорожцев” и для “Вечорниц”.
А пейзажи – такая редкость для Репина, встречаются совершенно чудные.
Библейская графика – туманная, загадочная, меня так и не зацепила. Но зато в ней я лучше всего поняла, что смотреть надо по углам – там самое интересное. Это подтвердила картина “Воскрешение дочери Иаира” – там как раз в углу самые интересные выражения лиц присутствующих.
И, конечно, святой Николай с невинно осужденными.
Хирург Павлов в операционном зале – жуть!
Юрий Репин – совсем малыш, а как задумаешься о его судьбе, не по себе становится. Примерно как при виде портретов мальчишки – сына Николая II.
Пожилые тетеньки расплываются от умиления у портрета Веры и Нади, дочерей Репина (третью дочь, вероятно, планировалось назвать Любой?). Вообще он очень много писал портретов своей семьи, особенно дочерей. Здесь Вера с цветочками, а Надя с куклой, фигурой похожей на Барби.
Не обидел Репин и других членов семьи. Портреты матери, отца, жены, брата…
Брат – в разухабистой алой рубахе.
Дочерей Репина так много по всей экспозиции, что некоторые начинают путаться. Вот мама с дочкой подходят к картине “Нищая (девочка-рыбачка)”, на ней беленькая девочка в обносках. Мама направляется к ней со словами: “Это, наверное, Надя… ой!”
Самые симпатичные дочери Репина – самые же маленькие. Обе. Мне кажется, будь у Репина в распоряжении фотоаппарат, он бы весь дом завалил фотографиями детей. Но так – обошелся просто большим количеством портретов.
Самых крупных слонов я замечаю последними, как обычно. Так произошло и с красочным “Садко”, где сам Садко в стороне, а царевна в центре.
Из, скажем так, воображаемых персонажей притягивает “Мефистофель” – смотрится как актер, но написан с Сергея Девяткина, художника.
На месте Ивана Грозного с сыном – картина «Серый квадрат», и объявление о реставрации.
Это уже у самого входа, от которого я сразу рванула вглубь выставки, а вернулась потом. Там же – целый набор прелестных маленьких картин. Вот “На дерновой скамье” – это Абрамцево.
“Украинка” – стоит у плетня, опять-таки, хоть прямо без ретуши отправляй в книжку Гоголя. Тетка умиляется у картины: “Хороша! В нарядах этих!” И впрямь хороша.
Ребёнок у картины «Лошадь для сбора камней» восклицает: “Смотри, тройная рама!” – а рама и правда тройная, глубокая, громадная, портал такой.
Навигация на выставке немного странная. Вернее, ее вовсе нет. Есть большой зал на 3 этаже, есть указатель на “Исследования” наверх. Если подняться туда, то сразу увидите картину “Монахиня”, написанную со свояченицы Репина. Сначала-то девушка была в красивом бальном платье, а потом, поссорившись с сестрой жены, он взял да и зарисовал красивое платье мрачным монашеским одеянием. Исследования показали, что таки да, под монашеским скрыто бальное платье.
Там, наверху, можно посмотреть ролики об исследовании картин Репина. Но большинство забравшихся туда интересует не это. Из-за кривоватой навигации люди теряются и думают, что чего-то еще не видели. И начинают пытать сотрудницу, дежурящую там, “а где еще этажи?!” Сотрудница терпеливо объясняет сотый раз на дню, что это балкон третьего этажа, а вот там-то надо спуститься вниз, и будет вам и второй, и первый… Что мешало развесить указатели?
Я самостоятельно нашла спуск на второй этаж (осмотр начинается на третьем и идет по нисходящей). Там меня встречает много-много Льва Николаевича Толстого. Толстой за работой, Толстой на пашне, Толстой с женой…
Старшая дочь Толстого. Около ее портрета слышу дамское шипение: “Это она не пустила, чтоб причастили?”
Второй этаж подавил меня обилием великих людей. Антон Рубинштейн, Лев Толстой, графиня Н.П.Головина, Тенишева, великие князья… Все это великолепие, да в ало-черных тонах… Ментер, Гильдебрант в гарибальдийке – в ярких красно-черных тонах. И Кюи тоже…
Графика, упрятанная в дальний угол второго этажа, очень интересна, особенно “исторический портрет” Федора Романова, будущего митрополита Филарета, написанный с великого князя Константина Константиновича, красавец-мужчина.
А еще целый зал с г-жой Нордман. Она, по воспоминаниям современников, была прекрасной женщиной, но по мне – очень уж нехороша собой. Да еще в обнаженном виде. Насилу выбралась. Чтобы отдышаться, задержалась на спуске на 1 этаж, где юный Пушкин читает стихи перед стариком Державиным.
На первом этаже народу меньше, чем на третьем. Там большинство уже не слишком задерживается у картин, замученное изобилием третьего этажа. Там опять много мадам Нордман, той самой некрасивой гражданской жены Репина, но зато много и красивых людей.
Смешной молодой хохол – Корней Чуковский, с которым уже пожилой тогда Репин очень дружил…
Там красивые спокойные портреты из Здравнева – усадьбы Репина под Витебском.
Отразилась там и Первая Мировая – в портрете Оленина в военной форме.
И революция – в виде вот такого мурла большевика… Неудивительно, что Репин, волею судеб оставшийся в Финляндии, в гробу видал переезд в СССР.
Там же, контрастом – яркий, тоже в алых тонах, портрет репинской внебрачной дочери Ксении Болеславовой. Красивая девушка.
Портрет художника Сварога – если бы мне сказали, что это из современной живописи, я бы поверила.
Жуткий последний автопортрет… И – финал выставки – зажигательный, искрометный “Гопак”. Пляска, сметающая все на своем пути, яркая, динамичная картина.
Тут можно и закончить осмотр, и отправиться в фойе пить кофе.
Но мне, понятное дело, показалось мало. Показалось, что я чего-то не увидела, и что надо вернуться наверх. И правильно я сделала. Потому что сразу все углядеть невозможно, а со второго-третьего раза – все же вполне реально. Например, я едва не прозевала те самые “Вечорницi”, чуть темноватую картину, где пляшут парубки и дивчины.
Наконец по-человечески посмотрела “Проводы новобранца” – тщательнейшим образом выписанные лица, фигуры…
Несколько раз вернулась к “Запорожцам” и углядела там великолепную лохматую собачищу, лежащую у ног и косящую красоватыми глазами на хохочущих хозяев… И у Иова собачищу рассмотрела. Вот кто настоящий друг.
Постояла у “Бурлаков” и этюдов к ним…
Еще раз вернулась к “Запорожцам”. Сделала круг почета по всем залам… И уж тогда пошла себе прочь. Очереди в кассу уже не было, так что не бойтесь – среди дня в будни вполне можно прийти на выставку. По крайней мере, пока.
